Вверх по лестнице, ведущей вниз
Молодая и симпатичная учительница, мисс Бэрретт, впервые приходит в нью-йоркскую школу, где учатся дети городских трущоб, разных национальностей. Большинство учителей здесь пытаются добиться успеха, удерживая в классе хоть какую-то видимость цивилизации. Сильвия Баррет так молода, что её принимают за ученицу старшего класса и даже не пускают в лифт для преподавателей. Она вынуждена подниматься по лестнице, предназначенной для спуска. Она идет против течения. В этом состоит идея фильма режиссура Робберта Маллигана «Вверх по лестнице, ведущей вниз» .
Сильвии приходится выдержать тяжелый бой с равнодушием и жестокостью своих учеников (в школе ей дают самый тяжелый класс), с формализмом и бездушием школьных порядков. И хрупкая, маленькая женщина, неопытная еще учительница выигрывает поединок: сорок дерзких, необузданных подростков подчиняются её воле. Побеждает её упорство, настойчивость, любовь к своей профессии. Побеждает её человечность, вера в людей, в лучшее, что есть у них. Актриса показывает становление и утверждение личности героини на избранном ею пути.
Фильм Маллигана поставлен по очень известной книге Бел Кауфман – внучки Шолом-Алейхема. Бел Кауфман 15 лет работала учителем в такой же нью-йоркской школе и рассказала в книге о том, через какие трудности пришлось ей пройти прежде, чем она нашла общий язык с учениками.
Перед режиссером Р.Маллиганом и сценаристом Т. Мозелом стояла трудная задача. Дело в том, что в книге внутренний монолог героини перемежается записями уроков, перепиской учителей, отрывками из сочинений учеников, школьными приказами и распоряжениями. Им нужно было средствам кино рассказать о том, что Бел Кауфман удалось сделать средствами литературы.
И здесь много зависело от игры Сэнди Денис, играющей Сильвию Баррет. В основном, в фильме героиня показана только в школе – в классе, коридорах, учительской, по дороге на работу. У нее нет больших монологов. Сэнди Денис не стремится к тому, чтобы продемонстрировать смену настроений и чувств. Она не сердится на поступки учеников, не пугается их выходок, не возмущается. Сэнди Денис демонстрирует уверенность в себе, выдержку, искренность, обаяние. И это помогает ей разбудить в учениках человеческое, приводит её к успеху, позволяет добиться доверия школьников.
Школьников в фильме играют настоящие ученики одной из школ Нью-Йорка, которые создают живую атмосферу, правду поступков и ситуаций. Актер Тони Мейджи организовал в этой школе класс импровизации, где он учил их не играть перед камерой, а оставаться самими собой. Импровизация продолжалась и на съемках.
Источник
Вверх по лестнице, ведущей вниз
Бел Кауфман — американская писательница, чье имя хорошо известно читателям во всем мире. Славу Бел Кауфман принес роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Роман о школьниках и их учителях, детях и взрослых, о тех, кто идет против системы. Книга начинается словами «Привет, училка!» и заканчивается словами «Привет, зубрилка!», а между этими двумя репликами письма, письма, письма — крики людей, надеющихся, что их услышат.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 12
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 17
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 23
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ 25
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ 27
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ 31
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ 34
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ 38
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ 41
Бел КАУФМАН
ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ
Посвящается Tea и Джонатану
ОТ АВТОРА
Дорогой читатель, ты держишь в руках роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз», с которым советские люди познакомились еще в 1967 году, когда он был напечатан в июньском номере журнала «Иностранная литература». Мне говорили, что в вашей огромной стране мой роман прочли более восьми миллионов человек, передавая друг другу, записывались в очередь и месяцами ждали, когда зачитанный до дыр журнал наконец дойдет до них. Прошло более двадцати лет, мою книгу будет читать уже другое поколение, и я хочу сказать несколько слов моим новым читателям. Однажды на курорте, когда я, раздевшись, спустилась в большой бассейн с горячей водой, где плескались две или три женщины, тоже без купальных костюмов, одна из них закричала, указывая на меня пальцем: «А вы моя бывшая учительница по английскому! Никогда не видела голую учительницу!» Вот так и я сейчас предстану перед вами во всей моей наготе, не прячась за звучащие на бумаге голоса моих героев.
Когда я в 1968 году приехала в вашу страну по приглашению Союза советских писателей, чтобы познакомиться с вашими школами, у меня сложилось впечатление, что мой роман читали все. Потом я рассказала в бюллетене американского ПЕН-центра, как московский таксист, узнав, кого он везет, пришел на следующее утро ко мне в гостиницу с обтрепанным номером журнала и попросил автограф. В Киеве официантка обняла меня, поцеловала и начала рассказывать, какое удовольствие ей доставила моя книга. Директор школы № 752 подарила мне банку домашнего варенья. В Ленинграде один двенадцатилетний мальчик сказал мне: «Все как у нас» — но, конечно же, у вас совсем не так, как у нас.
Многое изменилось в мире за последние двадцать лет, но, судя по всему, эта книга в ее новенькой обложке не устарела. Она столь животрепещуще остра, что мои нью-йоркские издатели готовятся отметить ее двадцатипятилетний юбилей. Проблемы в наших школах все те же, только еще углубились; они уже касаются не только содержания и методов обучения, но приобрели социальный характер. Мой вымысел предвосхитил мрачную действительность сегодняшнего дня.
Я никогда в жизни не собиралась писать роман, и уж тем более роман, который будут называть «классическим романом о школе». Думала ли я, что произвожу переворот в школьном образовании, — мне просто казалось, что я пишу о любви.
Роман вырос из рассказа на трех страницах, который состоял из обрывков записок, якобы найденных в мусорной корзине в одном из классов нью-йоркской средней школы, — смешно смонтированные вперемешку, они показали, какой хаос и неразбериха царят в этой школе, как упорно бюрократическое равнодушие прикрывается косноязычной риторикой, как отчаянно звучат немые крики о помощи и как самоотверженно одна-единственная учительница пытается изменить судьбу хотя бы одного-единственного подростка.
Два журнала отвергли рассказ, сочтя его слишком специфичным и решив, что он отпугнет читателя необычным типографским оформлением. Но я не пала духом и послала рассказ в «Сатердей ревью оф литерачер», которое и напечатало его 17 ноября 1962 года. Помню, как ошарашили меня рисунки-карикатуры, которыми журнал иллюстрировал рассказ. Ну вот, подумала я, увидит их читатель и решит, что это раздел юмора. Однако я ошиблась.
В первый же день, как журнал появился в киосках, один предприимчивый издатель предложил мне сделать из него роман. Я сначала отказалась: я пишу только рассказы, романы сочинять не умею; к тому же, как мне казалось, в этом крошечном рассказе я сказала все, что можно было сказать. Но он соблазнил меня авансом, и я этот аванс истратила. Чувство вины и подвигло меня написать книгу.
Началось самое трудное: надо было вылепить характеры, пользуясь тем же приемом, который я применила в рассказе: сочинить великое множество писем, объяснительных записок, циркуляров и распоряжений, которые обрисуют учеников, учителей, родителей и дирекцию ярче и живее, чем мои собственные слова. Пришлось ввести в роман молодую учительницу-идеалистку, которая бунтует против всего мертвящего и уничтожающего человеческое достоинство, что есть в школьной системе, и хотя бы штрихами обозначить жизнь ребят вне школы. «Его мать не может прийти будучи умершей. Пожалуйста, извините», — сообщалось в одной из родительских записок.
Все забывается. Книга смешная, и потому мне вскоре стало казаться, что писала я ее легко и весело. Помню, как я смеялась, когда придумывала нелепости вроде: «Опоздание по отсутствию» или «Нижеследующим пренебречь». А однажды ночью я проснулась и стала хохотать — я придумала фразу, которую мальчишка мог сказать об «Одиссее»: «Такую муру я бы и собаке не дал читать!»
Говорят, что книга читается легко, но на нее ушло полтора года тяжелейшего, каторжного труда. Когда я заглядываю в исчерканную вдоль и поперек рукопись романа, я вижу, как мучительно искала точного слова, верной интонации, как безжалостно вымарывала я текст, добивалась выразительности, — например, глава о расовых предрассудках сократилась в конце концов до одного-единственного параграфа, а от параграфа в последнем варианте остался лишь вопрос: «А вы можете угадать по моему почерку, белый я или нет?»
Мои герои выкристаллизовывались, обретали плоть и кровь: остряк, потешающий весь класс; карьерист; рано созревшая девушка, терзаемая сексом; черный паренек-задира; пуэрториканец, которому в конце концов удается преодолеть свою застенчивость; некрасивая девочка, которая понемногу начинает обретать себя. Чтобы дать им возможность высказывать свои мысли, я придумала «Ящик пожеланий»; одинокий мальчик положил в него письмо, в котором поздравил себя с днем рождения.
Я знала, что роман будет начинаться словами «Привет, училка!» и кончаться «Привет, зубрилка!», а все остальное между этими двумя репликами будет развитием, разработкой темы, и финал замкнет круг. И еще я знала, что в первой главе мои герои будут говорить: в какофонии голосов наметятся конфликты, а потом письма, письма, письма — крики людей, надеющихся, что их услышат.
Название подсказала докладная записка начальника административного отдела: «Задержан мною за нарушение правил: шел вверх по лестнице, ведущей вниз, и на замечание ответил дерзостью». Эта формулировка выразила не только всю меру тупости школьного начальства, но и показалась мне метафорой — человек идет против движения, бунтует против системы. Одно меня смущало — название очень уж длинное и не слишком понятное. Кто его запомнит?
Однако его запомнили. Оно стало крылатой фразой. Замелькало в газетных заголовках. Даже в вашей «Правде» появилась карикатура, под которой было написано: «Вверх по лестнице, ведущей вниз».
Когда я писала роман, я надеялась, что его прочтут разве что десяток-другой учителей и, может быть, они посмеются, узнав свою школу. Однако книга моя несколько месяцев занимала первое место в списке бестселлеров; она получила множество премий, была переведена на многие языки и оказала влияние на жизнь многих людей. Но когда она готовилась к печати, я больше всего на свете боялась, что меня уволят из колледжа, куда я недавно поступила на работу. «Я написала книгу, она выходит на следующей неделе, — призналась я одной из своих коллег. — В ней я свела счеты кое с кем из начальства. Боюсь, как бы меня не прогнали». Приятельница стала меня успокаивать: «Ну что вы, не волнуйтесь, кому придет в голову писать на нее рецензию? Никто не узнает, что вы ее автор».
Рецензии были одна восторженней другой. Мне даже неловко их цитировать. Скажу только, что во всех них говорилось о гуманности и доброте, к которым призывает книга. Один из критиков так подытожил свои впечатления: «Здесь много страниц, над которыми смеешься. Иные вызывают слезы. Но сквозь смех и слезы мы ясно понимаем, как трудно ученикам и учителям понять друг друга при нынешней системе массового обучения».
Посыпались письма — от друзей и совершенно незнакомых людей, причем один молодой человек — судя по вложенной фотографии, очень красивый — даже сделал мне предложение. Учителя писали: «Откуда вы все это узнали? Ведь вы рассказываете о моей школе, о моем классе, о моих трудностях». А директор одной из школ заверил: «Мы бы вам позволили ходить по всем лестницам и вверх, и вниз, как вам вздумается».
Источник
Ленинские горы: Вверх по лестнице, ведущей вниз
Читательница «Московских историй» Natalia Diatlova , решив с подружками покататься на «лестнице-чудеснице» на Ленинских горах (и слегка разнообразить это занятие), чуть не отпраздновала свое десятилетие в отделении милиции.
Есть такое детское стихотворение про «лестницу-чудесницу», проще говоря, эскалатор – чудо 20-го века! Сегодня эскалаторы повсюду: в торговых центрах, крупных офисных зданиях, аэропортах. А раньше только в метро были. Но в начале 60-х появилась в Москве «лестница-чудесница», на которой можно было прокатиться без 5-копеечной монетки (столько стоил в моём детстве-юности-молодости вход в московский метрополитен). Расположена она была в красивейшем месте столицы. Особенно мне запомнился на всю жизнь один «проезд» по этому эскалатору.
Я жила на улице Чкалова ( Земляной вал ), училась в 3-м классе и ходила на «продлёнку». Закончились уроки, а из школы не уходишь, под присмотром учительницы обедаешь, делаешь уроки, гуляешь. Скучновато, конечно, но другого выхода у моих родителей не было: они работали допоздна, после работы вечно где-то учились, как многие их ровесники, молодые московские мамы и папы 60-х. Жили мы без бабушек, встретить меня из школы, накормить и проконтролировать было некому.
Но в тот день нас распустили пораньше, как только домашнее задание сделали. Причину не помню, может, приболела учительница. Отлично можно погулять в соседних дворах. Но воздух свободы опьянил! Ведь можно делать, что сами пожелаем! И пожелали мы с двумя подружками поехать на Ленинские горы ( Воробьевы ).
Инициатором была, как повелось, я. Незадолго до этого мы с мамой ездили во Дворец пионеров (об этом рассказ особый), и дорогу я прекрасно запомнила. Дойти до Курского вокзала, войти в метро, по радиальной линии доехать до станции «Площадь Революции», перейти на «Проспект Маркса» — и езжай себе по прямой до «Ленинских гор»! Там и была конечная точка нашего вояжа, бесплатная «лестница-чудесница». Чем этот «прокат» нас привлекал, сказать затрудняюсь. Московские же девочки, наездились вроде на эскалаторе. Скорее, нравилась сама запретность путешествия. «Отмазка» от возможных вопросов взрослых у нас была: едем во Дворец пионеров, святое дело!
Очень я любила станцию «Ленинские горы» — светлая, прозрачная, висит между берегами над Москвой-рекой, настоящий хрустальный мост из сказки! Если выходишь из первого вагона, можно подняться к Воробьёвскому шоссе, оттуда открывается замечательный вид на Москву. Павильон эскалатора был как бы продолжением станции, такой же стеклянный на всём протяжении.
Ну, прокатились раз-другой вверх-вниз. Что бы ещё придумать? А слабо подняться по той лестнице, по которой положено спускаться? Бегом?
Сказано – сделано! Когда я, пыхтя, преодолела последние ступеньки, бегущие мне навстречу, меня встретили женщины в форме работников метрополитена (точь-в-точь как в фильме «Я шагаю по Москве», в финале). Ловили меня, как сбежавшую курицу, растопырив руки, чтобы не проскочила.
Через две минуты я осознала, что совершила что-то очень страшное, за что меня немедленно доставят в милицию. Но через тут к нам присоединились мои подружки. Они оказались посообразительнее меня, дежурных заметили с полдороги, остановились, и эскалатор спокойно спустил их вниз, пока я бежала навстречу неприятностям. А потом также чинно поднялись наверх. К моему лепету типа «я больше не буду» они добавили решающий аргумент: «Отпустите её! У неё сегодня день рождения!». И добрые (в глубине души) тётеньки в форме меня отпустили. Так что на семейный праздник я успела. 10-летие отметила не в отделении милиции, а дома.
Источник