Акробат поднимался под купол цирка по узкой веревочной лестнице

Витя Малеев в школе и дома (илл. Ю. Позина) (18 стр.)

Некоторые ребята говорили, что всех не возьмут в цирк, потому что Володя не сможет достать на всех билеты, а возьмут только круглых отличников. Другие говорили, что возьмут всех, только Шишкина не возьмут. Третьи говорили, что совсем никого не возьмут, потому что билеты, наверно, давно уже проданы.

Наконец билеты были куплены, и мы все пошли в цирк, даже Шишкин пошел. Явились мы задолго до начала представления, но это ничего: лучше прийти немножко раньше, чем опоздать, потому что тебя тогда совсем не пустят. Мы уселись на свои места и принялись рассматривать арену, покрытую огромным ковром. Над нашими головами были протянуты какие-то канаты. Вверху, под куполом цирка, висели трапеции, кольца, веревочные лестницы и другие разные приспособления. Огромное здание цирка постепенно наполнялось народом, так что наконец мне даже стало казаться, что весь город собрался здесь. Я решил сосчитать, сколько в цирке народу, досчитал до двухсот тридцати, сбился и начал сначала. В это время зажглись десятки огромных ламп, и в цирке стало светло, как днем. Все как будто ожило, стало нарядным и праздничным. Огромная толпа зрителей запестрела разноцветными красками. Я думал, что до начала представления еще далеко, и принялся разглядывать публику, но тут торжественно зазвенели литавры, посыпалась звонкая барабанная дробь, запиликали скрипки, закрякали трубы, и… вдруг на арену выбежало множество акробатов. Они принялись прыгать и кувыркаться, подкидывать друг друга руками и ловить за ноги и ходить колесом. И так у них все ловко получалось, что каждому, кто сидел в цирке, тоже хотелось выскочить на арену и начать кувыркаться вместе с акробатами. Я тоже уже вскочил, чтоб бежать на арену, но меня удержала Ольга Николаевна и сказала, чтоб я сел, потому что мешаю другим смотреть. Я увидел, что никто не бежит на арену, и сел на место. Но все-таки я не мог усидеть спокойно, глядя на этих прыгунов-акробатов. Я готов был смотреть на них хоть весь вечер, но они скоро убежали, а вместо них стал выступать дрессировщик с дрессированными медведями. И вот какие ловкие оказались мишки! Они ходили по канату, качались на качелях, катались на бочках: бочка катится, а мишка стоит на ней во весь рост и перебирает лапами. А два медведя даже на велосипедах катались.

Читайте также:  Как сделать лестницу автокад

После медведей выступали эквилибристы. Они легли на землю, ноги подняли кверху и стали подбрасывать ногами какие-то разноцветные деревянные тумбы. Они крутили их, вертели, перебрасывали ногами друг другу. Иной человек руками того не сделает, что они вытворяли ногами.

Потом выступали дрессированные собачки. Они прыгали, кувыркались, ходили на задних лапках, возили друг дружку в колясочках, играли в футбол. А одна собака была такая храбрая! Ее подняли вверх, под самый купол цирка, и она прыгнула оттуда с парашютом. Потом дрессировщица сказала, что покажет собаку, которая умеет считать. И вот принесли стул, посадили на него маленькую черненькую собачку. Дрессировщица поставила перед ней три деревянные чурки и велела считать. Мы думали, как же собака будет считать, — ведь не может же она разговаривать. Но собака стала лаять и пролаяла ровно три раза. Публика обрадовалась и стала хлопать в ладоши. Дрессировщица похвалила собаку, дала ей кусочек сахару, потом поставила перед ней пять чурок и снова сказала:

Собака пролаяла пять раз.

Потом дрессировщица стала показывать ей цифры, написанные на картонных табличках. Собака каждый раз отвечала правильно.

Потом дрессировщица стала спрашивать:

— Сколько будет дважды два? Собака пролаяла четыре раза.

— Сколько будет три плюс четыре? Собака пролаяла семь раз.

— Сколько будет десять отнять четыре?

Собака пролаяла шесть раз.

Мы сидели и удивлялись: даже складывать и вычитать собака умела!

Еще выступали жонглеры. Они жонглировали тарелками и другими разными вещами, то есть подбрасывали их и ловили руками. Один подбрасывал сразу четыре тарелки, и другой — четыре тарелки. Потом стали швырять эти тарелки друг другу. И так это ловко у них получалось! Первый бросает второму, а второй в это же время первому, так что тарелки все время летят от одного человека к другому. И ни одной тарелки не разбили!

И еще там в цирке был клоун в голубых брюках, рыжем пиджаке и зеленой шляпе, и нос у него был красный-прекрасный. Он вовсе не был артистом, но делал то же, что и артисты, только гораздо хуже. После жонглеров он тоже вышел, принес три полена и стал ими жонглировать. Но кончилось это плохо: он треснул сам себя поленом по голове и ушел. После медведей, которые катались на велосипедах, он тоже выехал на велосипеде, но тут же наехал на барьер, и весь его велосипед рассыпался на кусочки. А когда выступали наездники на лошадях, он стал просить, чтоб ему дали лошадь. Только он боялся свалиться с нее и попросил, чтоб его привязали канатом. И вот сверху спустили канат и привязали его позади за пояс. Тогда он стал взбираться на лошадь по хвосту, но лошадь брыкалась. Он хотел побежать за лестницей, чтоб взобраться на лошадь по лестнице, но не смог, так как был сзади канатом привязан. Тогда он стал просить наездника, чтобы он подсадил его на лошадь. Наездник стал подсаживать его, но он никак не мог вскарабкаться.

— Ну, садись же! Садись на лошадь! — кричал наездник и изо всех сил толкал его снизу, а он, вместо того чтоб сесть на лошадь, как-то умудрился сесть на наездника.

И вот наездник бегает по всему цирку, а этот чудак в рыжем пиджаке на нем верхом сидит. Наездник кричит:

— Я ведь тебе говорил — садись на лошадь, а ты куда сел? Ты мне на шею сел!

Наконец его сняли с наездника и посадили па лошадь. Лошадь поскакала, а он свалился с нее, но не упал на землю, а принялся летать по цирку, расставив руки и ноги, потому что был сверху к канату привязан. Словом, это был такой человек: он все пытался делать, но ничего у него не выходило. Он только людей даром смешил! Умора!

Самым последним номером был «Шар смелости». Во время перерыва мы никуда не ходили, а сидели на своих местах и видели все приготовления. Сначала внизу собрали из отдельных частей верхнюю половину шара. Она была такая громадная, что под ней свободно могло бы поместиться человек двадцать и еще, наверно, место осталось бы. Потом верхнюю половину шара подняли кверху, под купол цирка, а внизу собрали такую же огромную нижнюю половину шара. В нее положили два мотоцикла и два велосипеда и все это подняли вверх, где нижняя половина соединилась с верхней. Внизу шара имелся люк, и из люка вниз спускалась веревочная лестница.

Перерыв кончился. Публика снова уселась на свои места.

Снова зажегся яркий свет, и на арену вышли мотоциклисты. Они были одеты в голубые комбинезоны, на головах у них были надеты круглые шлемы, как у летчиков. Их было трое: двое мужчин и одна женщина. Они остановились у края арены, и публика приветствовала их громкими аплодисментами. Заиграла музыка, и вот они, гордые и смелые, с высоко поднятыми головами, стали подниматься по лестнице вверх. Один за другим они пролезли в люк и очутились внутри шара. Потом они закрыли люк изнутри крышкой и стали ездить внутри шара на велосипедах. Пока велосипед ездил с небольшой скоростью, он описывал небольшие круги внизу шара, но как только скорость становилась больше, он взбирался все выше и выше, и велосипедисты вместе с велосипедом держались наклонно, так что непонятно было, почему они не падают. Они ездили по одному и по двое, а женщина ездила не хуже мужчин.

Потом один мотоциклист завел мотоцикл. Раздался грохот, будто пулеметная пальба. Мотоциклист понесся внутри шара с огромной скоростью. Он пролетал со своим мотоциклом то внизу, то вверху, причем мотоцикл становился почти вверх ногами, и мы все время боялись, что мотоциклист вывалится из своего сиденья, но он не вывалился. Другой мотоциклист тоже завел свой мотоцикл и помчался вдогонку за первым мотоциклистом. Шум, грохот, пальба! Второй мотоциклист опустился на дно шара и остановился, а первый мотоциклист продолжал ездить в верхней половине шара.

Источник

Агапито Хоакин. Сын акробата (Перевод с тагальского И. Подберезского)

Маринг давно старалась подготовить себя к этой минуте, но, когда увидела, что Нестор уже добрался до конца веревочной лестницы, внутри у нее похолодело. Отсюда, с жесткой деревянной скамьи, казалось, что ее сын стоит под самым куполом, чуть ли не касаясь головой брезента. Нестору уже шестнадцать лет, но она все еще считала его малышом. Конечно, под трапецией натянута сетка, но если Нестор сорвется с высоты в сорок футов.

Маринг принялась горячо молиться про себя. С противоположной стороны по другой веревочной лестнице уже поднимался акробат, который должен перехватить Нестора. Ну, у этого руки сильные, за него можно не беспокоиться. Матерь божия, только сделай так, чтобы Нестор не промахнулся!

С тех пор как Рафаэль начал тренировать их сына, она знала, что наступит этот момент. Знала и с ужасом думала об этом. По ночам она вскрикивала от ужаса и просыпалась, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом, а потом долго лежала с открытыми глазами и не могла отогнать ужасное видение: бесформенное тело, распростертое на посыпанной опилками арене. Вот Нестор срывается. падает. а она ничего не может сделать, чтобы спасти, удержать сына, которого она когда-то носила на руках.

Маринг на секунду зажмурилась, а когда снова открыла глаза, то заставила себя смотреть не наверх, а на арену, где у веревочной лестницы стояли Рафаэль и мистер Торрес, хозяин цирка. Лицо мистера Торреса ничего не выражало — он был достаточно опытен и научился с видимым безразличием взирать на молодых людей, которые хотели удивить его сногсшибательным номером. Это была его работа — отбирать зеленых Юнцов, готовых рискнуть жизнью, чтобы развлечь публику и заставить ее выложить деньги. Сейчас для хозяина Нестор не человек, который может свернуть себе шею, а просто товар, за который, возможно, стоит уплатить, если окажется, что это принесет выгоду.

Комок подступил к горлу. Что бы там ни говорил Рафаэль, а сейчас они продавали Нестора. Сверстники ее мальчика ходят в школу, гуляют, встречаются с девушками. А Нестор сейчас в пустом цирке будет показывать хозяину свое искусство воздушной акробатики, будет летать под куполом, чтобы заинтересовать хозяина. Если все пройдет хорошо, то в семье будет верный кусок хлеба.

Рафаэль только отводит глаза, когда она заводит разговор на эту тему. Нестору было семь лет, когда Рафаэль сорвался с трапеции. Он остался жив, но уже не мог выступать. И как только он вышел из больницы, то сразу же начал готовить сына к работе под куполом, где уже не мог летать сам.

Она была против этого с самого начала.

— Хватит с нас и того, что ты переломал руки и ноги, — сказала она тогда. — Неужели ты желаешь такого же будущего нашему мальчику?

— Что ты говоришь, Маринг? — ответил Рафаэль. Он еще еле двигался, но тут вдруг встал и взволнованно заговорил: — Цирк — это же вся моя жизнь. Не забывай, там я прилично зарабатывал. И потом — чему еще я могу научить сына? Дать ему образование? Но ведь я теперь не работаю, и у нас нет на это денег.

— Если тебя беспокоят деньги, Рафаэль, — твердо сказала она, — то тогда положись на меня. Бог нас не оставит! Я буду торговать на рынке, буду брать стирку — как-нибудь выкрутимся и выучим сына.

Рафаэль ничего не ответил, и Маринг пожалела о сказанном. Его молчание свидетельствовало о том, как глубоко задели его ее слова. Рафаэль всегда был хорошим отцом. Он прав — цирк давал семье неплохие деньги, даже сейчас они еще жили на то, что удалось скопить до несчастья с мужем.

— Прости, Рафаэль, — сказала она. — Я только хотела сказать, что я готова перенести любые трудности. Но я не хочу, чтобы Нестор связал свою жизнь с цирком.

— Ты не понимаешь, Маринг, — устало ответил Рафаэль. — Ты ничего не понимаешь. Это не из-за денег. я тоже готов претерпеть любые лишения, но.

Рафаэль смотрел на жену, но, казалось, не видел ее.

— В цирке знают имя Рафаэля Сельги. И ты тоже знаешь, Маринг, что не было и не будет акробата, который сравнялся бы со мной на трапеции.

— Знаю, это я знаю, — ответила Маринг, все еще не понимая, куда клонит муж.

— А теперь, — продолжал Рафаэль не слушая ее, — хозяин хочет скрыть свою преступную небрежность, не хочет вспоминать о том несчастном случае. Мистер Торрес не признается, что именно он приказал убрать сетку в тот злополучный вечер — ему хотелось загрести побольше денег. Он боится, что придется возместить мне ущерб. Он хочет, чтобы мое имя исчезло из памяти зрителей.

— Бог ему судья, Рафаэль, — сказала Маринг. — Но при чем здесь Нестор?

— Неужели ты не понимаешь? — Рафаэль снова сел и проникновенно сказал: — Я хочу, чтобы Нестор стал знаменитым воздушным акробатом. Дело не в деньгах, понимаешь? Я хочу, чтобы он стал знаменитым артистом, каким был я, и чтобы мое имя не стерлось из памяти людей. Нестор Сельга, сын Рафаэля Сельги, король трапеции!

И вот сейчас Рафаэль стоит у веревочной лестницы и не отрываясь смотрит наверх. У него блестят глаза, и он улыбается. Он всегда улыбался так, когда Нестору во время тренировок удавался новый прыжок, поворот в воздухе, удачный перехват. Но она отлично знала, что при этом у него бешено бьется сердце, а про себя он горячо шепчет молитвы.

После того разговора с Рафаэлем прошли годы, и все эти годы Маринг носила свою боль в сердце одна. Муж тоже переживал, она знала это, но они не делились своими тревогами и опасениями, тем, что больше всего угнетало их обоих.

И когда сегодня Рафаэль предложил ей пойти с ними в цирк Торреса на просмотр, она послушно собралась и пошла.

— Неужели обязательно к мистеру Торресу? — только и спросила она.

— Но ведь это единственная большая труппа на Филиппинах, — ответил Рафаэль. — Только там у него будет возможность проявить себя, поехать на гастроли за границу.

— А примет ли его мистер Торрес? Ты же знаешь, как он поступил с тобой.

— Примет! — уверенно ответил Рафаэль. — Такого акробата везде примут. Я точно знаю, что Торресу позарез нужен воздушный акробат. Он его возьмет с руками и ногами, как только увидит, как наш мальчик работает на трапеции.

Маринг словно пробудилась от кошмарного сна, когда увидела, что Нестор уже спускается по веревочной лестнице. До нее не сразу дошло, что испытание кончилось. До этого она старалась не смотреть под купол, чтобы не видеть, какой опасности подвергался ее мальчик.

Маринг встала и подошла к сыну, которого обнимал Рафаэль. Увидев ее, Нестор высвободился из объятий отца и в свою очередь обнял ее.

— Ты видела, мама? — с гордостью спросил Нестор.

Она хотела ответить, но в это время Рафаэль обратился к мистеру Торресу:

— Ну, что вы скажете о моем мальчике?

Мистер Торрес одобрительно кивнул:

— Недурно. Очень даже недурно.

Мистер Торрес не отвечал, и в сердце Маринг затеплилась надежда: может быть, хозяин откажет, и тогда ее сыну не придется заниматься такой опасной работой.

Но вот мистер Торрес разжал губы и сказал:

— Беру, Рафаэль. Беру, но при одном условии.

Маринг повернулась к мужу. Рафаэль нахмурился и спросил:

— А что это за условие, мистер Торрес?

Маринг ждала ответа затаив дыхание. Но мистер Торрес снова умолк.

— Что это за условие, мистер Торрес? — не выдержав, повторила она вопрос мужа.

— Ему придется взять другое имя, — сказал наконец мистер Торрес, разглядывая кончики своих туфель. — Он будет работать у меня только при таком условии.

Маринг и Рафаэль словно потеряли дар речи. Увидев, что они не могут вымолвить ни слова, Нестор сам обратился к хозяину цирка:

— Но почему, мистер Торрес?

— Нам и так пришлось понести немалые расходы, прежде чем забылся инцидент с твоим отцом, Нестор. Из-за его ротозейства тогда поползли такие слухи, что чуть не пришлось закрыть цирк.

Услышав эти несправедливые слова, Маринг тем не менее испытала огромное облегчение — все решалось само собой: Рафаэль никогда не согласится на это, ведь это означало бы крушение всех его надежд возродить свое имя. Вот сейчас Рафаэль возьмет сына за руку, и они уйдут из цирка, чтобы уже не возвращаться сюда.

— А насчет денег ты не беспокойся, Рафаэль, — услышала она голос мистера Торреса. — Я слыхал, что тебе приходится туго, и готов пойти навстречу. Твой сын будет получать хорошие деньги.

— Дай ему пощечину, Рафаэль! — хотелось крикнуть Маринг. — Дай ему пощечину! Покажи этому кровопийце, что нам не нужны его деньги!

Но когда она повернулась к мужу, слова застряли у нее в горле. Рафаэль покорно склонил голову, он соглашался! Лицо его покрылось потом, и он хрипло прошептал:

— Сколько, мистер Торрес? Сколько вы будете платить Нестору?

Источник

Оцените статью